В прошлом выпуске мы рассказали о том, как Марк Антоний сумел выкрутиться из практически безвыходной ситуации, договорился с Лепидом, набрал огромную армию, избавился от «триумфатора» Децима Брута и со злобным прищуром снова обратил свое внимание к Риму, в котором Сенат, не успев закончить празднование окончательной победы над мятежником, срочно пытался изыскать пути выхода из такой внезапной оказии.
План спасения был собран на коленке ввиду цейтнота и отсутствия полного понимания происходящего на тот момент. Сенат одновременно пытался позвать обратно Брута и Кассия с их войсками, а пока те не вернутся в Италию — тянуть время и пытаться либо снова настроить Октавиана против Антония, либо отжать у него максимальное количество войск для самозащиты, ну и молиться всем богам, что план сработает.
Не сработал. Гай был совершенно не в восторге от потуг парламентариев лишить его военной силы и расставаться с легионами не желал, предлагая в ответ Риму перестать тупить, вернуть законы Антония, выгодные не только Марку, но и солдатам Октавиана, а то и вообще — сделать уже его консулом на выборах, а то терпение заканчивается.
Сенат на такое пойти не мог, поэтому посланникам Октавиана отказывал, потея и надеясь на скорейшее пришествие Брута-избавителя. Зря. Марк Брут, не оценивший радостные прыжки своего бывшего учителя и наставника Цицерона вокруг какого-то пришлого «сына Цезаря», возвращаться в Италию и начинать новый этап гражданской войны не пожелал, посоветовав старому наконец-то научиться самому справляться с последствиями своих собственных решений.
Пока Цицерон переваривал сообщение и только начинал осознавать, какие интересные перемены ему готовит будущее, Октавиан устал пререкаться с Сенатом и, подобно своему «отцу» ранее, пересек Рубикон, не распуская войск — значимый и понятный для каждого в Республике символический шаг. У потомка диктатора было 8 легионов — немалая сила.
Сенат, поняв, что дело плохо и в воздухе запахло бедой, кровью и горелым имуществом, немедленно объявил Гаю, что выборы консула на самом деле вполне можно устроить. Экая безделица, право слово, что ж он сразу-то про это не сказал?
Поздно. У самого Рима войска Октавиана встретили 3 легиона защитников, без лишних слов и ненужного кровопролития немедленно к нему примкнувших. Таким образом, битвы за город не получилось, что, несомненно, было к лучшему. Выползшие из нор сенаторы выслушали все, что Гай думает о парламенте, его кознях и безграничном (в отрицательном смысле) уровне коллективного интеллекта, после чего послушно отправились устраивать выборы консулов. Сам же пасынок Цезаря, руководствуясь примером более старшего и опытного Антония, наложил лапы на государственную казну — жалованье солдатам выплатить, как и обещал.
На выборах, прошедших 19 августа, победил некто Гай Октавиан — какая неожиданность! — и некто Квинт Педий, дядя этого самого Октавиана. Других кандидатов на должность консула, что характерно, выставлено не было.
После получения формальной власти «сын» Цезаря наконец-то смог довести процедуру усыновления до конца, и начиная с этого момента мы не будем использовать кавычки при его именовании. Разобравшись со своим происхождением, Октавиан еще раз собрал сенаторов и намекнул, что с признанием врагами народа Антония и примкнувшего к нему Лепида они как-то поторопились и обидели уважаемых людей. Постановление было в краткие сроки отменено. Цицерон, всего-то желавший возвращения некоей утопической «демократии» и настоящей республики, седел от ужаса при виде происходящего, но все еще питал слабые надежды, что «блистательный юноша», как он называл Октавиана, немного покуражится, а потом все придет в норму.
Напрасно. Дядя Гая, пока тот разбирался с более насущными вопросами, накатал законопроект, в котором предложил заочно судить убийц Цезаря, беспроблемно протолкнул его в Сенате, а затем созвал суд, длившийся 1 (один) день. Заговорщики были приговорены к смертной казни с конфискацией имущества, причем в их число удивительным образом вписали многих, которых в тот злосчастный день не то что рядом, в Риме-то не было, но новым хозяевам Республики они стали неугодны по каким-либо причинам. В отношении главных обвиняемых исполнение вердикта было отложено ввиду отсутствия приговоренных в ближайшей доступности. Лишь один из судей, Публий Сицилий, осмелился проголосовать за оправдание Брута и товарищей, и сам Октавиан удивился и оценил его храбрость (запомнив, впрочем, имя несговорчивого).
Закон Педия базировался на недавно принятом Цезарем законе об «оскорблении величия». В будущем многие последующие правители Рима оценят его по достоинству, внося в него свои правки и расширяя границы оскорбительного, чтобы не пришлось придумывать лишних обвинений для казней.
Тем временем, раз формальные обвинения с Лепида и Антония были сняты, Октавиан пригласил благородных донов поговорить о делах. Разумеется, с его стороны это была вынужденная мера — в одиночку он править весьма хотел, но не мог — помним про 23 легиона, стоящие на севере под руководством Марка. Поэтому пришлось договариваться. Он и титул консула-то так стремился получить исключительно чтобы не выглядеть совсем уж неудачником перед Антонием и не стать мальчиком на побегушках.
Пообщавшись, Октавиан, Лепид и Марк нашли общий язык, и в самое ближайшее время в Сенат поступил новый законопроект — о создании «комиссии трех для устроения республики», согласно которому вышеназванным деятелям вручались практически неограниченные полномочия на срок в 5 лет, их решения не могли оспариваться, а одобрение их действий всякими там сенатами и прочими собраниями переставало быть необходимым.
В принципе, ни о какой республике после этого уже можно было не говорить.
И, как всегда бывает в подобных случаях, сразу после воцарения диктатуры начались репрессии. Вернее, проскрипции — массовые казни с конфискацией по заранее согласованным между членами триумвирата спискам.
Кто был первым в очереди на эшафот? Цицерон.
Сколько продержится новая власть? Сможет ли старый оратор избежать казни? Каковы будут дальнейшие действия второго триумвирата?
Вскоре расскажем.
History Fun специально для сайта «Италия для меня».