Смерть Цезаря, до и после — выпуск 4

В прошлом выпуске хитрован Марк Антоний наложил загребущие лапы как на государственную казну, так и на весь архив переписки покойного Цезаря, и только весьма неожиданное завещание диктатора несколько спутало его планы.

19 марта, прихватив с собой окровавленные лохмотья, которые недавно были тогой «отца нации», Антоний с охраной отправился на похороны Гая Юлия. Собравшийся там народ был весьма мрачен и угрюм — главного их заступника и практически полубога убили гнусные аристократы. Сперва Марк старался быть полегче на поворотах и сглаживал выражения. Но потом увлекся и вошел в раж, живописуя страшные картины насилия толпы алчных до власти ошибок природы над совершенством в облике человека, прирожденным правителем Рима, всеобщим любимцем и просто офигенным парнем Цезарем. Дирижировал себе оратор пятнистой тогой.

Неизвестно, на что рассчитывал Марк, выступая подобным образом перед и без того суровой толпой, жаждущей немедленных действий, но результата он добился знатного.

1. Во-первых, особо активные горожане разломали к чертям собачьим все торговые лавки вокруг и из обломков строений и мебели соорудили для Цезаря шикарный погребальный костёр.
2. Во-вторых, на глазах у изумленного столь мощным эффектом Антония общественность начала метаться вокруг и искать подлых заговорщиков, благо Марк, недолго думая, назвал их по именам.

К счастью для них, наиболее именитые и одиозные убийцы на похоронах благоразумно решили не отсвечивать, а вместо этого укрепить дома получше и вообще зарыться в подвал на всякий. Помогло. Правда, в краткие сроки после огненного погребения все равно пришлось спешно бежать из столицы — Сенат-то их амнистировал, а вот жители города, умело растравленные Антонием, и слов-то таких умных не знали.

• Советуем почитать: Восстание Спартака

Обезопасив себя от любителей резать диктаторов, Антоний с удвоенной силой занялся работой во имя себя, любимого и драгоценного. Пользуясь карт-бланшем, так необдуманно выданным ему Цицероном, консул выдал на-гора несколько законов, сообщив, что так хотел Цезарь. По большей части новые предписания служили немаловажной цели — умаслить бедноту и солдат-ветеранов, чтобы не случилось социального взрыва.

Ну а то, что в комиссию по распределению земельных участков среди вышеуказанных категорий вошли Марк со своим братом — неудивительно, не так ли?

Как нельзя кстати пришелся и внезапный городской сумасшедший, нарисовавшийся в столице республики и объявивший себя близким родственником убитого Гая Юлия. Нет, сперва он, конечно, доставлял сплошные неудобства — собирал народ, бывших легионеров и просто маргиналов всяких, орал непотребное про убийц Цезаря, призывал немедленно всем отомстить и жестоко покарать. Марку такие инициативы с мест были как серпом по молоту — одно дело собственноручно заводить толпу, и совершенно другое — когда это творит кто-то сам по себе, никак с тобой не советуясь и руководствуясь не благими целями твоего обогащения, а непонятной чистой идейностью.

Поэтому самозванца по приказу Антония схватили, казнили, не заморачиваясь какими-либо судами, а его приверженцев брутально разогнали и репрессировали, активно применяя летальные аргументы. Сразу заметим, что Марк вообще любил разбираться с инакомыслящими из низших кругов именно таким образом, что постепенно довело градус народной любви к нему до отрицательных значений — мелкие подачки ситуацию выправить не смогли.

Зато, обратившись к Сенату со слезной жалобой на экстремистов-террористов, которые беспорядки учиняют и, возможно, даже и убить могут под горячую руку, Антоний выцыганил себе разрешение нанять личную гвардию — для охраны от неприятных поползновений.  И немедленно ловко воспользовался этим мандатом, набрав в ряды своих головорезов аж 6 тысяч человек — прикормленных и лояльных ветеранов войн.

Сбагрив второго консула куда подальше, политик стал не единоличным диктатором, конечно, но самым могущественным человеком в Риме точно. Госказна у него, письма Цезаря у него, свой легион у него, претора (мэра, по-нашему) в городе нет, консул на тыщу километров вокруг — один. Шарман!

Цицерон, старый любитель демократических свобод, понял, что как-то ничего хорошего убийство Гая Юлия, на которое он возлагал столько надежд, ни Риму, ни лично оратору не принесло. Покойный хотя бы был приличным человеком, а не бессовестным хапугой, как некоторые.

Тем временем до Гая Октавия, который тихо-мирно сидел себе в Апполлонии Иллирийской (это в современной Албании) и доучивался, дошли внезапные известия о свалившихся на него тоннах счастья. Друзья и близкие Гая, как и он сам, от такого джек-пота малость охренели и немедленно начали думать, как жить дальше. Более осторожные и робкие советовали мега-предложение об усыновлении не принимать, залечь на дно и вообще не ходить гулять еще пару лет как минимум. Лучше быть мелким аристократом в Албании, чем очередным венценосным трупом в Риме. Легионеры же, расквартированные в Иллирии, напротив, радостно заявили Гаю, что за его названного отца они были горой, а уж за сына его — так вообще всех порвут в мелкие брызги, и предложили немедленно всей толпой идти на столицу, мстить, калечить и резать ненужных. Все равно гражданские войны уже в тренде, супротив моды не попрешь.

Поразмыслив, юноша выбрал компромиссный вариант, золотую середину, и в Италию все же отправился, но не с толпой преданных урук-хайев, а просто с охраной — чтоб не пырнули ненароком. На тот момент он совершенно не знал, как в метрополии относятся к внезапному прекращению жизнедеятельности его «отца» и к нему самому. Вторгаться туда во главе легионов означает немедленно начать долгую заваруху с неизвестным концом, но и упускать такие шансы тоже как-то глупо.

Прибыв в Италию и показав свою аристократическую физиономию общественности, молодой римлянин понял, что все не так плохо, как казалось из Албании! Местные Цезаря весьма любили, и сына его готовы на руках носить — ну, если мы говорим про ветеранов и более бедные слои населения, аристократия-то пока не определилась со своим отношением к происходящему вокруг. Хотя Цицерон, встретивший Гая в Кампании, выказал ему всемерную поддержку и одобрение курса действий — уж больно его успел достать Марк Антоний, куролесивший в Риме.

Взвесив все «за» и «против», юноша принял-таки решение и согласился стать сыном Цезаря. С тех пор его звали Октавиан. В мае он прибыл в Рим, вызвав этим острое несварение у несколько подрасслабившегося Антония.

Как будут развиваться взаимоотношения молодого и прожженого политиков? Исполнится ли мечта Цицерона о возрождении старых римских традиций? Скоро напишем.

History Fun специально для сайта «Италия для меня».